– Никто не приедет.

– Мало ли. Думаю, что твоя дача – это не самое надежное место, где можно укрыться.

– Конечно, поехали.

Мы с Валей вновь подошли к Жану и помогли ему сесть. Быстро опьяневший Жан облокотился о спинку дивана и смотрел на нас точно таким же пьяным и задурманенным взглядом.

– Ой, да он вдрызг пьяный, – заметила Валентина.

– Он слабый просто, вот и опьянел быстро.

– Говорят, французы от запаха спиртного пьянеют, а мы его самогонкой накачали.

– Ни от какого запаха они не пьянеют. Они такие же, как мы, и шибко от нас не отличаются.

– Да я пила с французами. Я же тебе говорила, что я в Москве с туристической группой из Франции в одной гостинице жила. Слабые они, пьянеют быстро. Да и в постели то же самое. Может, мне просто такой попался. Что-то повошкался, повошкался, затем как закричит и упадет, лапы кверху. Я перепугалась, думала, может, ему плохо. Случилось что. Оказалось, что это у него оргазм наступил. А с чего он наступил, я так и не поняла. Я же ведь даже ничего почувствовать не успела. Посмотрела на его крючок и тяжело вздохнула. Карандаш и тот толще. Да он еще и с обручальным кольцом был. Ты только представь, он же чей-то муж. Я еще тогда подумала, что живу одна и не надо никого. Если мне сильно приспичит, то я себе хорошего мужика найду и не разочаруюсь. А так каждую ночь такой французский карандаш рядом без толку лежать будет. Что хорошего-то? Лапы поднимет и кричит, как будто он у него надломился. Так его еще обстирать надо, кормить, с работы встречать и слушать, что у него произошло за день. Получается, вроде с мужиком живешь, а мужика-то не чувствуешь. Этот-то хоть не такой?

Валентина кивнула в сторону Жана и привела меня в полнейшее замешательство. Я раскраснелась и прикрикнула:

– Валя!

– Да я уже черт-те сколько лет Валя.

– Как тебе не стыдно!

– А почему мне должно быть стыдно? Мы все взрослые люди, и говорю я реальные вещи. Просто хотела узнать, у всех французов с карандаш или встречается поприличнее.

– Я не отвечаю на подобные вопросы, потому что это слишком интимно.

– Да ладно тебе. В наше время вообще интимных вещей не бывает. Сейчас по телевизору только про это говорят, а все газеты сексуальными письмами и голыми девицами напичканы.

– У Жана все в порядке, – произнесла я ледяным голосом и покраснела еще больше.

– Ну и слава богу. Значит, мне просто не повезло, – успокоилась Валентина и перевела разговор на другую тему: – Куда мы сейчас твоего француза повезем?

– В отель.

– В таком виде?

– Какая разница, в каком. Его нужно срочно, первым же самолетом, отправить в Москву, а там пусть летит в Париж.

– Он же у тебя самолетов боится, а в Москву одни «тушки» летают.

– Мне кажется, что после всего, что он пережил, он уже вряд ли будет вообще бояться.

– Ты права. В таком состоянии его можно смело посадить на «тушку».

– Он должен быть в безопасности, и ему нужно как можно быстрее успокоить свою семью. Там, наверно, уже близкие в шоке.

– Ты так спокойно об этом говоришь?

– Я же его люблю.

– Боюсь, он не дойдет до моей дачи, чтобы сесть в машину. Ты будь пока здесь, а я машину сюда подгоню. Я ее специально на своей даче бросила и не стала к деду на ней подъезжать. Думаю, увидит машину да деру даст – и где мы его искать будем? А так мы его неожиданно на огороде застали.

– Тоже верно.

– Тома, я сейчас приеду.

Валентина похлопала меня по плечу и направилась к выходу. Я бросилась следом за ней и громко окрикнула ее по имени:

– Валентина!

– Что? – Та повернулась и прочитала опасения по моим глазам. – Ты думаешь, что я сообщу Владу? Ты опять думаешь самое плохое? Решила, что я тебя сейчас подставлю?

– Нет. Я просто хотела тебе сказать…

– Что? Что ты хотела мне сказать?

– Я хотела тебе сказать, что я тебе доверяю.

– Спасибо. Я через пять минут буду.

Как только Валя пошла к своей даче, я села рядом с Жаном и стала гладить его по грязным, свалявшимся и чересчур пыльным волосам.

– Жан, сейчас приедем в отель. Я тебя помою, приведу в порядок, ты немного наберешься сил и поедешь в Москву. Тебе нужно уезжать в Париж. Ты хочешь домой?

– Да, – кивнул головой Жан и произнес пьяным голосом: – Франсуаза волнуется.

– А кто такая Франсуаза?

– Это моя жена.

Мне показалось, что мне вонзили стрелу в самое сердце, но я не показала свою боль Жану.

– Твою жену зовут Франсуаза?

– Да.

– Красивое имя. Я ей звонила, но она мне не представилась. Она не сказала, как ее зовут.

– А зачем ты ей звонила? – Несмотря на алкогольное опьянение, в котором пребывал Жан, я сразу поняла, что ему не понравилось то, что я только что произнесла. Мало того, что это вызвало у него слишком негативную реакцию, его просто распирало от раздражения.

– Не волнуйся. Я не сказала ей, кто я такая. Я представилась как твоя коллега по работе из Казани.

– Зачем ты звонила мне домой? – еще раз, но уже более настойчиво повторил свой вопрос Жан.

– Я же не знала, где ты и что с тобой. Я места себе не находила. Я очень переживала. Мне нужно было узнать, не вернулся ли ты домой. Я позвонила от безысходности, поверь. Но я ни в коем случае тебе не навредила. Твоя жена ничего не заподозрила.

– Что сказала тебе Франсуаза?

– Она сказала, что она тебя ждет и верит во все хорошее.

– Я знал, что она так скажет. – Жан не скрывал, что доволен моим ответом, и широко улыбнулся.

Я умышленно не сказала Жану о том, что в тот момент, когда я звонила его жене, у нее играла музыка и был слышен какой-то мужской голос. Мне не хотелось причинять любимому человеку лишние страдания и душевную боль. А что касается той душевной боли, которую в данный момент испытывала я сама, то я к ней уже давно привыкла. Это была та ноющая и подтачивающая изнутри боль, которую испытывает любая женщина, долгое время встречающаяся с женатым мужчиной.

– Тома, можно тебя на минутку?

Я повернула голову и посмотрела на стоящего рядом с собой деда.

– Что еще?

– Тома, ты за меня, пожалуйста, замолви словечко.

– Где?

– Перед Валей. Пусть она все, что произошло, в тайне держит. Я понимаю, что я плохо поступил, как последний вор, и вину свою не отрицаю, а очень раскаиваюсь. Я уже сам тысячу раз пожалел о том, что сделал. Не нужно ребятам Влада ничего рассказывать. Они же за это дело меня прямо в этих грядках и закопают. А мне пожить хочется. Урожай собрать. К Матрене побегать и ее немного потискать. Я всем, чем хочешь, поклянусь, что никогда в жизни больше чужого не возьму. Ни кастрюли, ни бутылки чужой и ни француза. Пусть они там хоть итальянца привозят, хоть китайца, я к нему даже не притронусь. Буду честно свою работу выполнять и лишнего не спрашивать. Да и все эти иностранцы – один сплошной порожняк.

– Дед, где ты таких слов набрался?

– Я в город иногда езжу. С людьми общаюсь.

– С какими же это ты людьми общаешься?

– С разными, – ответил дед. – А иностранцы и в самом деле сплошной порожняк. За них никто не дает и копейки. От них одни неприятности, да и только.

– Да ты на эти неприятности сам нарываешься.

– Тома, я тебе клянусь. К чужому никогда не притронусь. Мне чужого и даром не нужно. Ты попробуешь это Вале внушить?

– Да невыгодно Валентине тебя закладывать. Поверим тебе на слово, что ты к чужому не притронешься. Только и ты смотри, сам никому не рассказывай, что ты Жана к себе перетащил, а затем мы приехали и его у тебя забрали.

– Я могила, – сразу заверил меня Матвей. – Я вам с Валей всю жизнь благодарен буду. Можете приходить ко мне, когда вам вздумается, и пить самогонки сколько хотите.

– Да отстань ты со своей самогонкой.

– Можете картошки у меня на зиму взять. Я вам накопаю сколько надо. Капусты, перца. Что увидите на моем огороде, то ваше. Все берите. Мой огород теперь ваш огород.

– Да прекрати ты, – я посмотрела на часы и забеспокоилась. – Что-то Валентина так долго. Не нравится мне все это.